Солнце моё, взгляни на меня.

Моя ладонь превратилась в кулак.

И если есть порох – дай огня.

Вот так!..

Я забросил учёбу, я прекратил все свои дела и занял оборону возле нового дома моей девочки. Я наблюдал за её квартирой, выслеживал её любовников и потенциальных жертв. Я следил за кошкой, лениво развлекающейся маленькими мышками и не замечающей большой толстой крысы, наблюдающей за ней исподтишка.

Я толстая крыса. Она озорной пушистый котёнок. Я её люблю. Ей на меня искренне плевать.

Артём ни разу не пришёл за это время.

Мне хотелось надеяться, что они поругались. Что она его бросила. Лучше она его, чем он её. Для него же и лучше. Впрочем, меня это мало интересовало. За эти четыре дня, что я просидел в засаде, у неё не было ни одного мужчины. А с другой стороны, она сама была дома не слишком часто. Не слишком часто для той домашней девочки, которой я её помнил.

В воскресенье мы отправились в церковь. Она была в длинной юбке, короткой белой куртке и с умопомрачительными ногтями ярко-алого цвета. Заметив, что я разглядываю её маникюр, Катя сконфузилась.

-Не успела стереть, - сказала моя девочка. – Надеюсь, меня за это не предадут анафеме.

Пока мы тряслись в автобусе, Катя рассказывала о своих совершенно не интересующих меня делах. Не интересующих не потому, что мне было безразлично, чем она занимается, а потому, что Катя рассказывала какую-то чушь: что-то о новом освежителе воздуха и ароматизированных таблетках для унитаза. Потом она сказала, что продала старую «Ауди», оставленную ей щедрым аптекарьщиком, добавила туда тем же способом полученные деньги и уже заказала новую машину. «Мазду» шестой модели.

Слушать историю о скороспелой «Мазде» было ещё более противно, чем о таблетках для унитаза. Моя девочка меркантильно рассуждала о наследстве покойника, некогда влюбленного в неё, некогда мечтающего осчастливить себя моей Катенькой, некогда напоровшегося на её смертельное остриё.

Ну, а мне-то что, собственно?

Мы добрались до дома Божьего в приподнятом настроении. Катя предвкушала новую машину, я предвкушал разоблачение Кати. Вот сейчас она переступит порог церкви, и её разорвёт. Бесы взбаламутятся и с воплями понесутся прочь, предварительно вывернув наизнанку мою девочку.

Посмотреть на сие представление было, по крайней мере, интересно.

Катенька нацепила на голову платочек, подмигнула мне жёлтым глазом и бодро вошла в церковь.

Как прекрасна была моя Катенька в этом платке бледно-зелёного цвета с коричневой каёмкой! Как была она грациозна и опасно притягательна в узкой длинной юбке, плотно обтягивающей её бёдра! И эти её дерзкие ногти, которые, как бы она их ни прятала, всё равно были видны за версту.

Прошло полчаса с того момента, как моя девочка очутилась в Божьем доме, но... ничего не произошло. Я надеялся, что всё прояснится, когда она пойдёт исповедоваться. Рассчитывал, что она сдаст себя с потрохами, вскроет свою дьявольскую сущность и сорвёт с себя маску святой, превратившись в истинную ведьму.

Исповедовалась Катя тому самому священнику, который мне и посоветовал привести её на службу.  Конечно же, я не знал того, что моя девочка говорит священнику, в чём кается и о чём умалчивает. Однако же я видел их лица. Она улыбалась, он улыбался. Я не понимал, как это возможно. Ведь исповедь далеко не дружеская беседа на всякие светские темы, это нечто сокровенное, глубокое и часто нелицеприятное. Чего тут улыбаться?

Я недоумевал. Катя ощущала себя вполне комфортно. Светопреставление отменялось.

лучшая книга о жизни и любви

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13